•••
Утро, завтрак, ничто не предвещает…
— Папа, извинись для меня! (Дочерь ещё путается в глагольном управлении.)
— Ладно, извинюсь. А за что, собственно?
— Я просто хочу тебя простить!
Утро, завтрак, ничто не предвещает…
— Папа, извинись для меня! (Дочерь ещё путается в глагольном управлении.)
— Ладно, извинюсь. А за что, собственно?
— Я просто хочу тебя простить!
Никогда не обращал внимания, а тут вдруг пригляделся к чеку. Почему-то у меня в голове организация, собирающая со всех москвичей денег за электричество, была московской, в крайнем случае — подмосковной, ан нет!
Странности вроде неадекватной работы автоплатежей через Сбер или выключения сайта по ночам (да-да, их API для передачи показаний счётчиков работает только в рабочие часы — в XXI веке) почему-то теперь не кажутся дикостью. Возможно, это московский снобизм во мне пророс, ведь дикостью они быть не перестали…
Everybody and their dog is discussing the Pennsilvania shooting. I don’t really care about the US politics, nor do I really care about Trump (though I’m glad he’s okay, from what I’m reading). It’s the comments that got me writing this post.
On video, it can be clearly seen (and heard) that before the security officers (or whoever those people in black around him were) walked Trump off the stage, he made a point of stopping, making himself visible, and gesturing to the crowd, who started chanting in response. This didn’t look like the safest thing to do in his position, so a lot of commenters try to give explanations for these actions.
До чего же правозахоронители всех стран и дураки, их поддерживающие, задолбали ломать интернеты!..
Всякий раз злость берёт: такую замечательную штуку сделали — так нет же, надо непременно испортить. И вроде умом понимаю, что временно это (в историческом смысле, конечно), что всё равно пользоваться и владеть информационной сетью будет всё человечество, и будет эта сеть глобальной (и ещё больше), и границы в ней, конечно, будут, но уж точно не политические (жаль только, жить в эту пору прекрасную…), и понимаю, что без таких временных трудностей, наверно, не обойтись никак, но всё равно грустно.
Как известно почти всем родителям в России, в прошлом году наши власти решили, что народу уж больно легко живётся в эпоху электронных госуслуг, и придумали новый квест с обязательным стоянием в очередях за бумажкой. У дочери есть и регистрация по месту жительства, и загранпаспорт, так что я не особенно торопился участвовать, но совсем в долгий ящик откладывать тоже не стал: это ж наши власти, мало ли, для чего ещё потребуют…
Записался в ближайшее отделение (в Москве хотя бы это по-людски; в Калининграде, слыхал, народ записывается в очереди спозаранку, как к литовскому консульству встарь), пришёл, выслушал непременное: «Что ж Вы без заполненного заявления и копий документов?!» — (разумеется, узнать, какие копии нужны, и получить бланк заявления можно только тут, в отделении), подал документы. Всего через неделю (нет, не три дня и не в день обращения) получил на руки свидетельство о рождении дочери с заветным штампом и гербовой печатью. Прочитал, что написано на штампе, и задумался.
У нас тут лифт в подъезде меняют по программе капитального ремонта. Прежний лифт то и дело застревал, ломался и вселял опасения за благополучие пассажиров, так что замена очень радует. Конечно, жить на девятом этаже стало несколько менее удобно (лифт в подъезде один), но это временно. Зато в кои-то веки приятно, что в доме не очень высокие потолки…
Организация работ, правда, несколько озадачила. Сначала привезли и разгрузили на площадку перед подъездом компоненты нового лифта. Потом, убедившись, что всё готово и в наличии, отключили лифт и начали работать. Работать начали с того, что распаковали и подняли на каждый этаж двери (кажется, на лифтовом языке это называется «порталы») — ногами по лестнице подняли, лифт-то отключили вчера…
Мир несправедлив.
Можно завтра взять в самолёт дудочку, чтобы дочери было, чем заняться. Правда, это может сильно испортить впечатление от полёта другим пассажирам. Авиакомпания может оказаться против и применить санкции.
Можно дудочку дома оставить. Придётся, конечно, развлекать дочерь иными способами: читать вслух, рисовать, играть в тихие игры, всё в таком духе — в общем, активно вовлекаться. Уверен, в сравнении с первым вариантом это значительно повысит комфорт перелёта для остальных пассажиров и бортпроводников. Но бьюсь об заклад: никому из них нас за это поблагодарить и в голову не придёт, хотя для них же стараемся.
— Что за пораженчество: сырые технологии, костыль на костыле?! Правильно говорить: работаем на переднем краю технического прогресса!
— …И прилагаем изрядные усилия, чтобы с этого края не навернуться.
I didn’t ever try to collect any stats, but I think writing and editing text is the second thing I spend most of my time doing on a computer, first one being reading, of course. To write and edit text, one needs a text editor. Text editors are a constant source of holy wars, and I’ve been trying to make my choice (and join one of the sides) for as long as I can remember. So far, I haven’t found a text editor to swear by.
В речи программистов-разработчиков то и дело попадается слово «кажется»; иногда даже кажется, что это — слово-паразит. Поначалу оно здорово резало мне слух, а теперь я и сам — вполне осознанно! — употребляю его то и дело.
Психиатры этого слова стараются избегать. «Если психиатру кажется, галоперидолом не пациента надо кормить!» — когда-то меня так одёргивали старшие товарищи, а спустя годы я сам стал этими же словами увещевать ординаторов и аспирантов. Дело не в том, что психиатр не имеет права на сомнение — все люди разные, и пациенты тоже; без сомнений тут никуда, они сами собой подразумеваются. И, если психиатру есть, что сказать пациенту или коллегам, то говорить-то как раз стоит о том, в чём уверен, что можешь аргументированно обосновать — в той степени, в которой это возможно аргументированно обосновать. Психиатр же, который не готов свои выводы чётко аргументировать, основываясь на проверяемых наблюдениях и фактах (а «кажется» в контексте психиатрии означает именно это), лишь льёт воду на мельницу тех, кто упрекает психиатрию в субъективности и отказывает ей в праве называться наукой.