•••

А с чего вы, братцы, взяли, что у человекообразных обезьян души нет? Вы глаза орангутана-то видели?

А если у них есть душа, то чем они отличаются от людей, принципиально? Ну, в смысле: чем человек отличается от них тогда, кроме чуть дальше зашедшей коммуникативно-социальной эволюции?

А ведь тогда выходит, что эксперименты, которые неэтично ставить на людях, неэтично ставить и на обезьянах, так? А может, и на собаках? А крысы?

Впрочем, нам ведь дай волю — мы и людей во имя высоких идеалов в капусту покрошим. В промышленных количествах, да. Это я сейчас не о биомедицинской этике, а вообще…

Хотя и о биомедицинской этике тоже. Биомедицинская этика — она вообще смешная штука. В Германии времён Третьего Рейха, к примеру, благодаря экспериментам над заключёнными в лагерях много всего полезного наоткрывали. С преступлениями против гуманизма, да. Преступления, разумеется, осудили, вместе с экспериментами; внимание, вопрос: насколько этично теперь пользоваться полученными тогда данными? А данными на основе тех данных?

Нет, тут-то как раз ответ очевиден: данными Зигмунда Рашера по поводу обморожения и декомпрессии пользуется в наше время любой парамедик, не говоря уже о врачах (причём зачастую не зная ни того, как они были получены, ни того, кто вообще этот Рашер был такой). Опять таки, большинство существующих на сегодня противотифозных препаратов так или иначе корнями из Бухенвальда — что ж теперь, сыпной тиф не лечить? Всё понятно, если что полезное открыли, закрывать как-то глупо уже.

А вот задачка посерьёзнее: сколько там народу угробили проф. Розе и компания? Меньше двух сотен? А сколько заболевших риккетсиозами уже спасено на сегодняшний день благодаря им? А сколько будет спасено?

В общем нет, я, конечно, не призываю ставить памятники ни Гебхардту, ни Менгеле. Я даже не призываю немедленно организовывать концлагерь и активно работать над HIV и HCV, не ограничивая себя в экспериментах. Но ситуация, согласитесь, этически сильно неодноздачная…